19 03. 22:43

«Старое» 8 марта

От сцены – через «кулуары Рады» - к свету.

Еще 8 марта подарили 4 билета на Жванецкого: трем прекрасным женщинам – плюс автору этих заметок (видимо, в качестве «специального приза» - то ли зрительских симпатий, но вероятнее - от предвзятого «жюри»). Поход на подаренный концерт спустя неделю с лишним после календарного «международного дня» выглядел как нечто вроде «старого» Нового года.

Две наших спутницы долго смотрят на Майдан с холма, у порога прекрасного здания, адрес которого теперь: аллея Героев Небесной Сотни, 1. Адрес их родного дома уже третий год - «дыра»; он ныне уже совсем в тыловой глубинке оккупированных районов. Дом был почти «полужилым» с 2014 года: они наведывались в него «челноками», по очереди, но не регулярно, перебираясь через блокпосты и ночуя порой под пролетающими над их головами снарядами разного калибра, - но лишь прошлым летом они, наскитавшись и утратив веру в завершение АТО в обозримом будущем, обосновались в столичной области, даже перевезли весомую часть библиотеки; заколотили досками двери и окна дома, где выросли их дети и внуки, бросили клумбы и грядки. Вскоре им сообщили, что в оставленный дом кто-то влез – не жить, а с целью «наживы».

…Михаил Михайлович был прекрасен, «дал джазу». Чувствовалось, что накануне того же женского дня он отметил свое 83-летие и убеждал на собственном примере все два отделения, что на девятом десятке можно оставаться достойным человеком – в том числе достойным внимания к его словам, его опыту и выводам. Это не тот случай, когда идешь на концерт ветеранов рок-сцены, и тебе глубоко и априорно плевать, что они там насочиняли в XXI веке или несколько дней назад: тебе хочется «живьем» старого и обожаемого в детстве – и старики это признают как твое право и не пытаются переубедить тебя, что их «свежее» сопоставимо с их классикой.

Здесь все наоборот – человек работает как «в первый раз». Вся его классика, над которой обмирала бывшая страна, доступна в печатном виде, в «интернетном», в сериале НТВ. Это не значит, что прозвучали исключительно незнакомые тебе вещи: он же не блогер, чтобы строчить шедевры каждый день. Он работает, осваивая свой возраст как новую тему, как не полностью распаханную целину, как - свое время. В частности, отношения с женщинами в этом времени принимают особую форму – но становятся не менее забавными и поучительными. А уж в новых исторических обстоятельствах, таких мерзких, именно женщины чаще всего становятся если и не достаточным, то точно все более необходимым условием жизни человека в сообществе двуногих скотов. Может, именно поэтому он сравнительно недавно и книгу такую издал, которую и 14 февраля, и 8 марта, и просто любой женщине не стыдно подарить без повода и не «по расчету».


(фото kp.ru)
И он (пока еще?) востребован по обе стороны черты, которая неумолимо становится непреодолимой, цивилизационной. Он это констатировал в Киеве, переводя дух и отыскивая лист бумаги со следующим текстом, как объективное следствие всего происшедшего, без веселья, разумеется, но и без малейшей «ноты» пошлой ностальгии. Некоторые же не представляют себе, что можно говорить о прошлом без ностальгии или проклятий, а интересно и о важном. Не о «главном», а о важном! - те телевизионные клипы про «старые песни о главном» были песнями о ерунде, о которой все уже и забыли – а им вот и «напомнили»: все было так, как в фэнтези «Кубанские казаки», ура, товарищи, не забудем!..

И по обе стороны этой черты (и в его родной Одессе, и в М. – ты с отвращением пишешь и произносишь название этого населенного кем-то пункта в последние годы – «так много в этом звуке слилось-отозвалось») остались еще люди, которых он всю жизнь собирал и хранил как драгоценную коллекцию, как библиотеку нескольких поколений.

«Киевские донецкие» (как и донецкие «львовские», «мариупольские», «закарпатские», как и «киевские луганские», «материковые крымские») это понимают. Остальные, разумеется, тоже – но вот только не те, которые рыдают, что самое страшное и непоправимое, что произошло за эти годы, – это «блокада предприятий, дающих в бюджет»… Угу, чтоб вам жить под забором Енакиевского метзавода, жемчужине прогресса, или в Макеевке, или в Красном Луче, Шахтерске и т.п.

При этом если мы до сих пор иногда удивляемся, что же такое произошло с россиянами (или ограниченным контингентом прибитых «скрепами» обитателей ОРДЛО), - то ММЖ не удивлен ничуть: ничего иного произойти и не могло. Вот Майдан – он не только остается удивительным, но и чем далее от 2004 и 2014 годов – тем более изумительным он представляется.

А к фатуму нужно относиться как к фатуму – но без излишнего фанатизма! – и делать то, что умеешь и должен, то есть нести свой крест и катить свой сизифов камень (можно остановиться на перекур – постоишь, подпирая его спиной, но не отдохнешь), увертываясь от камней вперед прошедших «сизифов», с которыми так приятно хоть иногда пересечься на встречной. И узнать, как, мол, там, на Голгофе? – это типа пижонская шутка наша такая с тех еще времен, когда часть «центровых» улиц советская молодежь «бродвеями» величала.

- Как там, на Голгофе, что новенького? - тебе это на самом деле интересно, ведь ты и в своем Киеве на Владимирской горке не столь часто бываешь, как хочется, тем более когда веруешь, что это святое место больше никогда не испоганит своим присутствием мерзавец Гундяев-патриарх.

– Да все как всегда, сейчас вниз, потом опять туда тот булыжник переть, твою дивизию!.. Не выбрасывайте, я докурю.

– Сделайте одолжение, сударыня… Я позвоню?

- Сочту за честь, - мило так прощается с уставшим путником, чертовка.

Да… Так вот, Михаил Михайлович занят наиболее важным делом в жизни каждого человека – нет, не «подведением итогов» (этим нужно заниматься в любом возрасте, не только «на пенсии») и тем более не составлением «планов на будущее» (что особенно дико после прожитого и нашего общего опыта последнего трехлетия), - будущее, которое и без твоих хлопот идет на тебя неумолимо, как маньяк в конце туннеля.

Он занят размышлением о самом трудно уловимом «здесь и сейчас», вечно ускользающем «настоящем», которое как та прозрачная капля, в которой сразу и всё, и ничто. В какой-то момент выступления Михаил Михайлович произнес – как бы в очереди других своих афоризмов: «В молодости дни были длинными, но узкими, а сейчас стали короче, но шире». Все вроде если и не поняли «в заданном темпе», то оценили хотя бы форму, засмеялись и зааплодировали. ММЖ сделал паузу и повторил еще раз медленно, как бы прилагая усилия вглядеться в ту каплю. Из таких усилий, видимо, и следуют настоящие поступки, повседневные деяния.

А здесь и сейчас - все то же, чем одаривает и ранит нас вся жизнь: мы сами со своими привычками и пороками, женщинами, начальством и политиками, так быстро выросшими детьми, у кого-то самые близкие - во Флориде, у кого-то самые родные навсегда остались под Иловайском, у многих самые близкие – это мертвые, которые с нами ежедневно, в отличие от живых…

Он не насмехался перед киевской публикой над российской диктатурой, политикой, экономическими «успехами» и обычаями (он без пафоса сказал, что «и вы, и я знаем, кто в этом виноват», - мол, чего толочь воду в ступе), он просто делился своими размышлениями об этом. Киевляне не заслужили дешевой «подачки», хотя на комплименты Михаил Михайлович не скупился, как всегда, выступая в нашем городе (и по зрителям было видно, что они понимают, что вот этой-то похвалы они не особо и заслуживают, ведь воспитанным людям всегда неловко в таких случаях). Но он ни разу, говоря словами Блока, «не оскорблял неврастенией, не унижал душевной теплотой» зрителей: он не в Раде выступает, и не в Госдуме, - он просто говорил о РФ как «она есть» - и именно поэтому это было смешно (хотя и не было доминирующей темой концерта, отнюдь, мы уже говорили, что разговор шел о важном). Пару раз подшучивал над Кличко – но не «вообще», а по поводу, подвернувшемуся под руку, точнее – под ногу: доска в полу сцены «играла» - и мы вспоминали киевскую тротуарную плитку, а ММЖ, возможно, такую же свежую мостовую в недавно отремонтированных кварталах М., которая уже поднялась на дыбы кое-где.

Но закончил он рассказом о нецензурном символе России, который встречает всех, кто выезжает/въезжает из/в М. с западной стороны или уезжает в сторону запада. Это (направление движения) в данном случае именно однох…йственно.

…Пробираясь со своей компанией сквозь буфет к гардеробу, краем глаза заметил (точнее – «почуял») нечто настолько чуждое атмосфере последних двух часов (ну вот как флюид какой-то сквозняком), что притормозил и повернул голову. Так и есть: чуть в отдалении стоят полукругом человек 5 и внимательно слушают… не будет тыкать пальцем в ее фамилию, мы все же тут как бы по женскому поводу собрались.

Блин, удивляешься ты, люди! Вам два часа говорили о таком, о чем не то что подумать бы надо, но от чего не так просто «отойти» спустя несколько минут. Или привычка клацать по телеканалам и шерстить соцсети отбила эту способность делать мгновение «шире», как говорилось только что? Вы хотите так срочно услышать что-то еще – и от нее?

С нее какой спрос, ей, понятно, некогда в М. сходить на Жванецкого – она едва успевает там по телестудиям мотаться и киевскую хунту клеймить. Но было отчетливо заметно, что она чем-то возмущена, - ибо она всегда чем-то возмущена на людях.

Словно вот вышел ты только что из зала искусств (а не зала заседаний) – но все равно вынырнул в кулуарах Верховной Рады или в прихожей какого-то вонючего телетокшоу.

Уверен почти на 50%, что она критиковала отдельные тезисы Жванецкого, который пошел, понимаете ли, на поводу у «зомбированной» киевской хунтой публики. А выглядело это именно так - на все 100. Хотя, может, случайные зрители воспользовались шансом узнать, что она думает о текущем политическом моменте в стране. И она на время позабыла, что перед ней не микрофоны и не кулуарные телекамеры. Может, подчеркивала, что Жванецкий и в Киеве критикует российскую власть, но у него есть своя передача в телеэфире РФ, а хунта и «Дождь» перекрыла, и Задорнова не пускает.

То же выражение глаз (или взгляда?), те же гримасы, которые ей представляются убедительной мимикой. Тот же рот. Сытое лицо - не в плане полноты, а плане выражения: сытым зачастую может быть и худой человек, как и толстые могут быть голодны. Она постоянно сыта. И всегда недовольна.

…Спускаемся с холма аллеи Героев Небесной Сотни к его подножью. Холодно и темно. На бордюрах, вокруг деревьев, на парапетах и перед портретами – вереницы пустых «лампадок», цветных, как с витража.

Да, они потухли, конечно. Да, очередной февраль был совсем недавно, и они уже четвертый год подряд появляются в эти дни в этих местах - в произвольном порядке, где-то кучно, где-то порознь.


(фото asn.in.ua)

Прежде так было лишь у мемориала жертвам Голодомора осенью:


(фото unian.net)

Сейчас весна, но тоже темно. Но мы смотрим на лампадки – и видим мерцание, их захватывает свет фар автомобилей, развозящих публику.

Теплее, что ли, становится? Не поймешь, просто не обращаешь внимания на температуру всего окружающего твое тело.

Ясно, что свечи там погасли. Но если б и горели – разве свечой согреешься? Разве лампадкой осветишь темень?

Так она и не для того, чтобы освещать – а чтобы ее видеть. И не только в темноте или сумерках.

Даже без видимого глазами огонька внутри стеклянной оболочки - далеко не идеальной формы и такой хрупкой, как наше бренное тело, которое порой величают сосудом… В котором - хоть капля, да есть, а в ней - и всё, и ничего.

P.S. И только на следующий день тебя посещает мысль: а как прошла вчера вечером мимо этих лампадок она? И ты даже уже чуть-чуть сомневаешься, неужели все же это была она, а не призрак в ее обличье, который сам-то не был в нашем городе в ту страшную зиму.

Ну не может женщина, мать жить как ни в чем не бывало в доме, который хранит следы его активного соучастия в страшном преступлении – соучастия, которое и не скрывается. Пусть даже смыта кровь жертв. Но эти лампады без огня – это же как силуэты погибших на полу, обведенные вокруг еще секунду назад живых людей несмываемым мелом. Как контуры их душ.

Грюнвальд САНДЕЦКИС, 19 Марта 2017 22:43


Редакция.   Реклама.   Стартовая.
Copyright © 2004 «Обком». All rights reserved
Design © 2004 Max Bezugly