 |
|
|||||
|
|
КГ/АГ Герман и злодейство
Утверждение о несовместимости «гения и злодейства» – практически аксиома. Доказать ее истинность невозможно, опровергнуть – сложно. Но из пушкинского суждения следует абсолютно бесспорный вывод, что бездарь и злодейство – вполне совместные вещи… «Боюсь, что после этого в «Обкоме» напишут что-нибудь плохое», - переживала когда-то за судьбу своей будущей книги «Железный хозяин» Анна Герман. «Обком», не отрицаем, и был бы рад что-нибудь (не обязательно «плохое») написать об этой книжке про «Чугуния», выход которой Анна Николаевна анонсирует уже несколько лет. Но Пегас, видно, крепко приложился железной подковой ко лбу президентской советчицы, и искры вдохновения разлетелись, как из домны. Но одна искорка все же не потухла втуне, в результате чего Анна Николаевна недавно с помпой презентовала другую вещь – повесть (точнее – первую часть «трилогии») «Червона Атлантида», которую она сочинила в прошлом году прямо в реанимации. ВНИМАНИЕ! ЗДЕСЬ ГЛУБОКО! Предчувствие встречи с чем-то неординарным охватывает читателя еще до чтения «ЧА». За фронтисписом и титульным листом, вверху страницы, на которой иные авторы порой размещают посвящения друзьям и родне, написано («в столбик») следующее анонимное сообщение: «Рівень прози Анни Герман визначається не обсягом творів, а глибинним їх змістом». Эта же констатация повторяется в виде аннотации в самом конце книги (после выходных данных, мелким шрифтом, как положено). Более «глубинной» аннотации, признаемся, видеть нам доселе не приходилось. Логично было заподозрить, что это тиражируемое заявление принадлежит автору предисловия к книге, в нашем случае – Борису Олейнику (и все дело лишь в полиграфическом браке – подпись не набрали). Однако в предисловии уважаемого литератора такой «цитаты» не обнаружилось. Впрочем, и само предисловие посвящено другому произведению Анны Николаевны, образца 2004 года (под одной обложкой собраны и «ЧА», и более малоизвестные ее творения). ТРИ БАБЕНКИ ВЕЧЕРКОМ… Начинается «ЧА» лихо – будто пушкинская «Сказка о царе Салтане»: «Три жінки різного віку кпили над Смертю. – Мене спаліть, – сказала шістдесятирічна Лариса. – І розсійте, щоб ніде мене не було. – Я теж за кремацію, – підтримала кількома роками старша Неля. – А мене закопайте в землю, – вибрала своє сорокатрьохрічна Жанна». Вот оно как, значит. Ясно, что автор этих строк знает, что где-то есть люди, которые, действительно, обсуждают между собой свою грядущую смерть и даже «прикалываются» над нею. Но как именно выглядят эти «приколы», автор не в курсе. Хотя этой теме посвящено немало литературы, например: «– Ну что, старик, в крематорий пора? – Пора, батюшка, – ответил швейцар, радостно улыбаясь, – в наш советский колумбарий. В Черноморске собирались строить крематорий с соответствующим помещением для гробовых урн, то есть колумбарием, и это новшество со стороны кладбищенского подотдела почему-то очень веселило граждан. Может быть, смешили их новые слова — крематорий и колумбарий, а может быть, особенно забавляла их самая мысль о том, что человека можно сжечь, как полено <…> Разговоры о смерти, считавшиеся до сих пор неудобными и невежливыми, стали котироваться в Черноморске наравне с анекдотами из еврейской и кавказской жизни и вызывали всеобщий интерес» (Ильф и Петров, «Золотой теленок»). Но вернемся на просторы «Атлантиды». Вскоре после указания имен и возраста героинь автор сообщает и нечто более важное о них. Неля, оказывается, была в молодости популярной писательницей: ее пьесы ставили на сценах всего СССР. Лариса – витражных дел мастер и «знаменитый реставратор»; Жанна за счет мужа-бизнесмена публикует какие-то свои политологические исследования. Впрочем, принадлежность к этим «богемным» занятиям никак не отражается на героинях, и с таким же успехом автор могла бы, допустим, назвать Нелю профессором-микробиологом, Ларису – хозяйкой борделя, а Жанну – первой в мире женщиной-космонавтом. Если у того же Пушкина героине стоило лишь заикнуться о своем призвании («наткала бы полотна», «приготовила б я пир») – а далее вступает в свои права так называемая «логика развития характера»: одна девушка становится ткачихой, вторая – поварихой, а третья отправляется в царскую койку, – то автор «ЧА» ставит перед собой и успешно решает более сложную творческую задачу. А именно: на образах этих «трех сильных женщинах» (как охарактеризовала Нелю, Ларису и Жанну сама А. Герман) их профессиональная принадлежность никакого клейма не оставила. Нет, разумеется, сами персонажи всерьез считают и вслух величают себя «исключительными и утонченными», «элегантными» (в общем, привычные понты некоторых галичанок, в духе «Страстей» Наталки Сняданко и публичных выступлений Анны Герман). Да и сама автор сопровождает их неизменно плоские (а если отбросить экивоки – поразительно тупые) диалоги ремарками, объясняющими, что, например, Жанна пошутила, а Неля кокетничает, а Лариса настолько обаятельна, что и пенсионный возраст не мешает ей приворожить какого-нибудь мужичка. И даже приехавший из Европы бизнесмен то «ощупывает ее масляными глазами», то «лижет руку», называя своей «мечтой», и даже больше себе позволяет: «його рука враз опинилася у неї під спідницею». Правда, на том дело и закончилось. Но неполноценный эротизм данной сцены с юбкой вполне компенсируется уже следующим эпизодом. Ночью Ларисе сообщили по телефону, что ее дочь Мия «втопилася в басейні». Лариса оделась («юбка, свитер, туфли», – перечисляет важные детали автор), села в «беху» (в словарике, помещенном в конце книжки, автор объясняет читателю: «беха – ВМW, авто») и помчалась за сотни верст «до місця трагедії». Ей надоедает телефонными звонками бывший муж. «Слухай, я не маю гелікоптера!» – раздраженно отвечает Лариса, и тут же, в следующем предложении: «Живіт! Прихопило живіт – треба зупинятися. Якийсь рівчак, мокрі хащі. Траса майже порожня. Їхати не важко. Сонце сходить...» Упоминание вертолета (любимого вида транспорта любимого начальника Анны Герман) в «контексте» коварного поноса можно трактовать как сублимацию скрытых переживаний самой Анны Николаевны. Тем более что и автор, и героиня после «восхода солнца» испытывают такое облегчение, что НИКАКИХ объяснений, почему и как Мия «утопилась в бассейне», оставив на бабушку внука и внучку, в тексте не содержится. Хотя… сказано ж – «Атлантида». «НАПЕДИКЮРЕННАЯ» ЭРОТИКА Не зацикливаясь на таких мелочах, автор более обстоятельно подходит к изложению любовных сцен. Все они припадают на времена «красной Атлантиды», когда старушки Неля и Лариса были молоды. Муж писательницы Нели был большой «шишкой» при Советах (впрочем, и позже), а ей приспичило трахнуться с гуцульским художником Иваном. Иван к тому времени уже обзавелся беременной невестой Маричкой. Истоки отношений «митця» и гуцулки вполне укладываются в сюжет песни «На речке, на речке, на том бережочке мыла Марусенька белые ножки». У этой белоногой красавицы, которую какие-то «диссиденты» величали «Косивскою Мадонною», был существенный, с точки зрения автора, недостаток: «Марічка була, як на камені вибита... Але їй бракувало шарму. Вона була не відшліфована». (при этих словах просто слышишь прононс самой Анны Николаевны, согласитесь). Зато у Нели этого «шарма» было полным-полно. Но партийный муж запретил ей шататься по диссидентским и богемным тусовкам, тем более что Неля «не особливо вникала в суть їхньої роботи». В общем, назревала несчастная любовь. Но тут на помощь подруге пришла Лариса. Художнице очень хотелось получить выгодный госзаказ на какую-то реставрацию – и эта «сильная женщина» придумала следующую комбинацию: я помогу тебе затащить в постель Ивана – а ты уговори мужа дать мне тот заказ. В итоге Иван с Нелей едут за рубеж на выставку его картин, и в старинном замке (а где ж еще?!) она его, наконец, соблазняет. Предваряет сцену тщательное описание наряда Нели, после чего: «– Я більше не можу, – прошепотів Іван і швидкими рухами зірвав шовк її дорогої сукні... ... Неля стояла перед Іваном цілком гола. Лише тілесного кольору шовкові панчішки нагадували про її ще півгодини тому розкішний вечірний стрій...» В следующий раз Неля дала Ивану уже на родине, в его мастерской. Та же «прелюдия»: она скидывает роскошные меха прямо на пол, он стягивает с нее сапоги, после чего целует «один за одним напедикюрені пальці її розкішних, добре доглянутих ніг». Последняя эротическая сцена четко следует тому же канону: скрупулезное описание наряда Нели, затем Иван вновь шепчет какую-то лишенную всякого художественного вкуса пошлятину («Ти богиня… Карпатьска богиня…» – почти цитата из «Файной Юкрайны», Антон и Маричка), затем «Іван обсипав її ноги поцілунками, розривав її тіло потужними викидами пристрасті». Дас ист фантастиш! Иные «блондинки» таким же образом описывают подобные приключения: мы поехали к нему на мне была такая кофточка юбочка вот такая чулочки с поясом а Толик говорит ты классная выпьешь винца мы короче переспали а потом поехали к Наташке и я в такой шубке гламурненькой и сережки вот те помнишь с сапфирчиками которые Ашот подарил а шарфик я в такси забыла… Между, пардон, перепихонами Нели, персонажи «ЧА» философствуют на темы «все мужики – кобели» и «справжній митець не може бути прив’язаний». ОДНА СВАДЬБА И КУЧА ПОХОРОН «Митець» Иван все же женился на Маричке, получил Шевченковскую премию и квартиру в центре Киева, возле здания МИДа, затем сам дослужился до министра, но под старость навалились нищета и проблемы: бандиты требуют у него отдать долги сына (что за сын, за что долги – неизвестно). Деньги Иван решил занять у «богини» Нели, но по пути к ней вспоминал былое и где-то на Печерске угодил под «порше». И лежал он поперек пешеходного перехода такой «елегантний, ще не старий... Хтось сторонній міг його прийняти за професора чи богемну знаменитість». В общем, уроки Нели насчет «шарма» Иван, до того даже за границу выезжавший в рваном носке, усвоил наглухо. Смерти и прочие неприятности в небольшой по объему повестушке кишат, как в российском криминальном сериале. Причем, все они настолько нарочито бессмысленны, что у героинь просто нет повода задуматься, а нет ли и их доли вины в том, что происходит вокруг них: они автором от сих переживаний избавлены. Кроме Мии, утонувшей в бассейне, и Ивана, погибшем под колесами, потери таковы. У Жанны дочь и сын стали жертвами теракта на дискотеке в Тель-Авиве (а она им еще из Киева звонила, мол, не ходите!); муж Нели свозил ее в Ниццу (она с детства мечтала), обещал повторить, – но внезапно умер. Мало того, их сын Олесь учился в Лондоне, но занемог белой горячкой и теперь то лечится в психушке, то прячется от матери по притонам... У Ларисы не только дочь утонула, оставив на ее попечение серьезно больного внука, но и родители погибли в ДТП. Сын Ивана и Марички тоже болел с рождения, а потом тоже погиб (и тоже неведомо как). В начале повести хромает Неля (причина болезни – врачебная тайна) – в середине захромала и Жанна (тормоза отказали)… Более половины этих несчастных скончались, так и не появившись на страницах «ЧА». Все это безобразие здорово напоминает «Демографический взрыв» Жванецкого, помните, конечно: «Мой дядька поехал на свадьбу в Мелитополь - и умер... Тесть вошел в трамвай - и умер... Министр что-то хотел ответить - и упал... Референт стал кричать на буфетчицу - рухнул в салат... Сын сел в такси – и в реанимацию... Дирижер взмахнул палочкой – и головой в пюпитр». Но с юмориста-сатирика какой спрос. А вот чего хочет автор «Атлантиды»? Правда, в какой-то момент, в череде ее хаотичных попыток изобразить размышления, появляется пара «глубокомысленных» сентенций: «Щастя – завжди вульгарне» (что звучит на общем фоне вульгарного в высшем смысле повествования как-то инородно), «таланти шліфує нещастя». Ага, вот оно что! РОМАН Сюжет повести вьется вокруг бизнес-идеи Жанны написать роман про Червону Атлантиду – «про нашу молодість». Жанна убеждает: «Нормальний бизнес… Ми будемо мати найкращих перукарів і час від часу літати в Європу в добру Оперу...У три руки. Кожна пише свою частину. Гонорар – порівну». Сказано – сделано, и две «маргариты», Жанна и Неля, вообразили себя коллективным «мастером» и принялись за Роман (реставратор Лариса обещает… сделать витраж). Намеки на классика встречаются и в уже готовых фрагментах, а именно: описывая Киев, подруги пишут «Місто», что «как бы» отсылает («Вперед, читатель!») к булгаковской же «Белой гвардии», где Город – тоже с большой буквы. Но вот казус: подруги почему-то пишут не о своей бурной молодости, не о «совдепии», а… об «оранжевой революции»! Это, видимо, самое страшное злодейство, которое они встречали в своей жизни. В первом фрагменте, который написала то ли Жанна, то ли Неля (автор, похоже, сама заплутала среди своих безликих героинь, и подобных ляпов в тексте хватает), рассказывается, как эти две подруги выбирались из Большого Серого Дома (надо полагать, Кабмина) сквозь злобную улюлюкающую толпу. Во втором появляется какая-то таинственная резиденция в заснеженном лесу, в котором Нелю встречает какой-то мужчина («як завжди елегантний, вбраний в стильний домашній костюм, по-олімпійськи спокійний»), последние слова которого – «Ви перекажіть моє рішення – я буду продовжувати боротьбу». В следующем отрывке – туповатые крестьяне, с которыми Неля когда-то училась в сельской школе, собираются на Майдан и несут неслыханную ахинею. Мало того, позже эти ж односельчане (один из которых, некий Михасько, уже «помощник полевого командира») не пропускают автомобиль, в котором Неля едет по центру Киева: «Стрічку помаранчеву до машини прив’яжи – тоді пропустимо далі!». Друг детства Михасько вообще редкостный козел, ибо требует от Нели: «Вийдеш на Майдан, покаєшся – ми тобі простимо і майбутнє тобі забезпечимо»... Но Неля дает понять, что она не Азаров какой-нибудь, и давит на газ… Позже селяне, по заверениям автора, жутко разочаровались в «идеалах Майдана», однако почему-то «ніхто на людях вголос не шкодував, що їздив на Майдан». До каких еще чудес додумались бы стареющие тусовщицы, – неизвестно, поскольку в разгар их графоманских забав Нелю сплавляют в богадельню, а в ее квартиру въезжает какой-то знакомый Жанны – русскоязычный «известный меценат», который слыхом не слыхивал о знаменитой писательнице. О Ларисе автор вообще забыла, а Жанна идет к «своему парикмахеру», а потом шагает куда-то новогодним утром, и «обличчя Жанни світилося так, наче ангели поцілували її в чоло». Конец первой серии. ВМЕСТО ЭПИЛОГА Вернемся к «аннотации», которая столь озадачила нас в самом начале своей «глубиной». По прочтении «ЧА» смысл ее становится более ясным. Очевидно, Анна Николаевна таким хитрым способом «полемизирует» с последним романом Оксаны Забужко «Музей покинутих секретів», изданным в прошлом году при содействии четы Ющенко. Книга Забужко, действительно, «визначається обсягом» – 800 с лишним страниц. И в ней тоже присутствуют дамы творческих профессий – журналистка и художница. Мало того, они тоже поначалу предстают в «элегантном» облике: «обе стильные», красивые, попивают «Оболонь светлое» в Пассаже на Крещатике. Но Забужко понимает и показывает в дальнейшем, что настоящая жизнь творца – это не гламурные тусовки, а страшная работа. Творчество – оно «брудне й мозольне, як ремонт у квартирі». Анна Герман об этих секретах ремесла, видимо, не знает. А уже придуманные ею персонажи, стряпающие «роман» «в три руки», и подавно. Возможно, несчастья и «шлифуют талант». Но вот бездарность – хоть наждаком три. СМ. ТАКЖЕ: Аня Герман рассказалa, кто ее сделал «Поплавским в прозе»
|
|
Попытка прочтения новой художественной книги советника Януковича – руководителя Главного управления по гуманитарным и общественно-политическим вопросам АП Украины Анны Николаевны Герман ««Червона Атлантида».
|
Перепечатка, копирование или воспроизведение информации, содержащей ссылку 
|
|